Петр Павленко - Избранные киносценарии 1949—1950 гг.
Из дверей, сопровождаемый толпой почитательниц, выходит Званцев. Он элегантен, во фраке, подписывает на ходу автографы. Увидев Павлова, как-то сникает, съеживается, торопится к фаэтону.
— Браво, Глеб Михайлович! — бросает ему вслед Павлов.
Он еще раз перечитывает афишу и, усмехнувшись, входит в подъезд.
Вот он стоит в дверях зала, где собрались томные поэты, тучные адвокаты, светские барыни.
На эстраде упитанный коротенький Сологуб скандирует свои стихи:
Мы мертвы, давно мертвы.
Смерть шатается на свете
И махает, словно плетью,
Уплетенной туго сетью
Возле каждой головы.
Павлов стоит в дверях, покачиваясь с носков на каблуки, засунув руки в карманы. Брезгливая улыбка на лице.
Гремят аплодисменты, и, когда они утихают, слышится вдруг реплика Павлова:
— Да ведь это же бред, каталепсия! Утрата рефлекса цели. Да вас лечить надо! — Пожимает плечами. — Нет, уж лучше с собачками!
Публика вскакивает с мест.
— Кто это?
— Павлов!
Но Павлова уже нет…
Павлов на трибуне Петербургского общества врачей:
— В самом начале наших работ, еще на Мадридском конгрессе, мы заявили, что вся так называемая душевная деятельность может быть объяснена материальным нервным процессом. Сегодня мы покажем вам, господа, как протекает этот процесс во времени и пространстве.
Взрыв аплодисментов части публики. Особенно восторженно аплодирует студенческая галерка.
Группа маститых скептиков в зале. В центре их Званцев. Рядом с ним дама в мехах.
Кто-то оборачивается к галерке:
— Тише, господа, вы ведь не в театре.
— Это уж слишком, ваше превосходительство, — слышится где-то реплика над ухом Петрищева, сидящего в кресле первого ряда. Говорящий привстает, изогнувшись, шепчет:
— Тимирязев лишил растения души. Ну, это еще так-сяк… А ведь Павлов отрицает одушевленность животных… Что ж будет дальше?
Петрищев сокрушенно качает головой.
Дама, сидящая со Званцевым, кокетливо машет веером:
— Это ужасно! Мы ведь, в конце концов, тоже животные… Так ведь? Значит, и у меня нет души. Вы находите, господа?
Званцев взглядывает на нее так, что дама вдруг сникает, шепчет ему на ухо:
— Я не понимаю, почему ты сердишься, Глеб? Ведь ты же сам говоришь это в своих лекциях…
Постукивая деревяжкой, Никодим выкатывает на трибуну собаку в станке. Собака спокойно взирает на зал.
П а в л о в. Особа, как видите, бывалая. С помощью условных рефлексов, привитых собаке, вы сможете как бы увидеть некоторые процессы, происходящие в мозгу у этой собаки.
Ироническая реплика в группе скептиков:
— Вечер чудес?
П а в л о в. Если хотите, господа! Но это чудеса нашего научного метода. Опыт покажет доктор Иванова.
Павлов спускается вниз, где в первом ряду сидят все сотрудники лаборатории. Здесь и Забелин и Варвара Антоновна.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Может быть, Лев Захарыч? (Она кивает на Забелина.)
П а в л о в. Извольте итти.
В а р в а р а А н т о н о в н а (поднимаясь на трибуну). В этом опыте мы использовали чувствительность кожных покровов. Кожа собаки — это как бы экран, каждая точка которого соединена нервными путями с различными клетками мозга. Любое раздражение кожи передается в мозг и вызывает там реакцию. Перед вами три механических касалки. Мы закрепляем их на ноге собаки… (Прикрепляет одну у стопы.) Вот эта верхняя и средняя касалки пускались в ход всегда с подкреплением их едой. Они стали условными возбудителями слюнной железы. Вы можете в этом убедиться.
Варвара Антоновна пускает в ход верхнюю касалку. Касалка прикасается к коже. Из фистулы собаки капает слюна.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Такое же действие производит и наша вторая касалка.
Напряженное внимание зала.
В а р в а р а А н т о н о в н а. Но вот эту третью, нижнюю, касалку мы никогда не сочетали с едой. Она стала тормозом для слюнной железы.
Перешептывание в группе, окружающей Званцева.
1-й с к е п т и к. Еще бы, собака помнит, она ожидает еду и, естественно, отделяет слюну. Она знает, что при третьей касалке еды не будет. Не нужна и слюна. Это понятно любому психологу без рефлексов.
2-й с к е п т и к. Это простейшее объяснение. Однако под ним подпишется любой из нас, зоопсихологов.
П а в л о в (вскочив с места). Очень хорошо, господа. Я ждал именно этого вашего простейшего объяснения. Но вот, сейчас… (Ивановой.) Впрочем, продолжайте… извините…
В а р в а р а А н т о н о в н а. Мы пускаем в ход эту третью, тормозную касалку. Как видите, слюны ни капли. Но любопытно, что сейчас и эта средняя перестала работать.
Она включает среднюю касалку, и та не дает ни капли слюны.
Изумление в зале.
— А вот эта, верхняя, продолжает еще работать. — Иванова включает касалку, и из фистулы автоматически выделяется слюна.
П а в л о в. Через пятнадцать секунд и эта перестанет работать. Возьмите часы, господа.
Многие, улыбаясь, вынимают часы. Секундная стрелка обегает циферблат.
П а в л о в. Включите.
Варвара Антоновна включает верхнюю касалку, и, действительно, слюны ни капли. Она, улыбаясь, оглядывает зал:
— Мы можем сказать больше. Через двадцать секунд она снова будет действовать.
Многие, не выдержав, вскакивают с мест и толпятся подле самой трибуны. Проходит двадцать секунд.
П а в л о в (с часами в руках). Включите.
И касалка снова гонит слюну, точно подчиняясь приказу Павлова.
Совершенное изумление в зале. Волнение в группе скептиков. Павлов взбегает на трибуну, пожимает руку Варваре Антоновне.
П а в л о в (торжествуя). Ну что ж, господа, я жду объяснения.
Молчание оцепеневшего зала.
П а в л о в (группе Званцева). И рыцарь и латник безмолвно сидят? А мы, физиологи, можем это объяснить. Возбуждение и торможение — эти два процесса составляют основу деятельности мозга. Они во взаимной борьбе — непрерывной и постоянной. Они стремятся занять пространства клеток. Третьей касалкой мы вызываем торможение. Оно растеклось по коре. На это нужно время. Оно захватило дальние участки, и потому не работала даже самая высокая касалка. Возбуждение было подавлено. И вот волна торможения отступает назад. По секундам. Вы это видели, господа. И снова освобождаются очаги привычного возбуждения. Никаких чудес, как видите.
Аплодисменты. Особенно неистовствует студенческая галерка и трое студентов впереди. Один, с торчащим хохлом на голове, в увлечении почти перевесился через барьер.
1-й с к е п т и к. Не убеждает. (И, как бы чувствуя недостаточность своего аргумента, он повторяет строго и внушительно.) Не убеждает.
2-й с к е п т и к. А кто поручится, что вы не употребляете плети? Простая дрессировка, наконец.
Какой-то седовласый вскакивает в возмущении, кричит скептикам:
— Стыдитесь, господа! Позор! Это блестящий эксперимент!
З в а н ц е в (вскочив с места). Ну и что же? Ну и что же? (В сильнейшем возбуждении.) Что из этого следует? Элементарная механика, и к тому же собачья! А ваше утверждение, что все сводится к материальному процессу, оно просто оскорбительно!
П а в л о в. Оскорбительно, что мы нащупали два рычага, управляющие деятельностью мозга? Что, действуя ими, мы, может быть, поймем, что такое усталость и сон? Оскорбительно, что мы пытаемся найти для человечества новые пути, пути вмешательства в собственную природу? Я смею утверждать, что когда-нибудь мы будем лечить человека, воздействуя на его мозг, лишив его усталости, разумно используя величайшее творение природы — мозг человека. Это оскорбительно? Нет, сударь мой, оскорбительно другое — что вы были когда-то в науке!
Званцев демонстративно идет к выходу, и, поддерживая его, уходит часть публики.
Степенно проходит Петрищев, окруженный свитой.
Оставшиеся окружают Павлова. Мелькают студенческие куртки, бороды седовласых ученых. Возникает овация…
Как занавес интермедии, предваряя следующую сцену, наплывает газетный лист:
„РУССКИЕ ВЕДОМОСТИ“Строки заголовков:
«Всегреческое движение против Турции».
«Усмирение Албании».
«Студенческие забастовки».
«Арцыбашев о самоубийстве».
«Забаллотировка Павлова».
«Вчера в Петербургском обществе врачей был забаллотирован академик Павлов. Двенадцать лет он был бессменным председателем Общества. Факт забаллотировки крупнейшего русского ученого не может не остановить нашего внимания…»
Сад института. Трое студентов, которых мы видели на галерке Общества врачей, идут к подъезду. Впереди долговязый, вихрастый Семенов.
